ЦАРЕВНА-ЛЯГУШКА
некотором царстве, в некотором государстве
жил да был царь с царицею, у него было
три сына — все молодые, холостые, удальцы
такие, что ни в сказке оказать, ни пером
написать; младшего звали Иван-царевич.Говорит
им царь таково слово:
Пустил
стрелу старший брат — упала она на
боярский двор, прямо против девичья
терема; пустил средний брат — полетела
стрела к купцу на двор и остановилась
у красного крыльца, а на там крыльце
стояла душа-девица, дочь купеческая,
пустил младший брат — попала стрела в
грязное болото, и подхватила её
лягуша-квакуша.
Говорит Иван-царевич:
«Как
мне за себя квакушу взять? Квакуша не
ровня мне!»
— «Бери! — отвечает ему
царь. — Знать, судьба твоя такова».
Вот
поженились царевичи: старший на боярышне,
средний на купеческой дочери, а
Иван-царевич на лягуше-квакуше.
Призывает
их царь и приказывает:
«Чтобы жены
ваши испекли мне к завтрему по мягкому
белому хлебу».
Воротился Иван-царевич
в свои палаты невесел, ниже плеч буйну
голову повесил.
«Ква-ква, Иван-царевич!
Почто так кручинен стал? — спрашивает
его лягуша.
— Аль услышал от отца
своего слово неприятное?»
— «Как мне
не кручиниться? Государь мой батюшка
приказал тебе к завтрему изготовить
мягкий белый хлеб».
— «Не тужи, царевич!
Ложись-ка спать-почивать; утро вечера
мудренее!»
Уложила царевича спать да
сбросила с себя лягушечью кожу — и
обернулась душой-девицей, Василисой
Премудрою; вышла на красное крыльцо
и
закричала громким голосом:
«Мамки-няньки!
Собирайтесь, снаряжайтесь, приготовьте
мягкий белый хлеб, каков ела я, кушала
у родного моего батюшки».
Наутро
проснулся Иван-царевич, у квакуши хлеб
давно готов — и такой славный, что ни
вздумать, ни взгадать, только в сказке
сказать! Изукрашен хлеб разными
хитростями, по бокам видны города царские
и с заставами. Благодарствовал царь на
том хлебе Ивану-царевичу
и тут же отдал
приказ трём своим сыновьям:
«Чтобы
жены ваши соткали мне за единую ночь по
ковру».
Воротился Иван-царевич невесел,
ниже плеч буйну голову повесил.
«Ква-ква,
Иван-царевич! Почто так кручинен стал?
Аль услышал от отца своего слово жесткое,
неприятное?»
— «Как мне не кручиниться?
Государь мой батюшка приказал за единую
ночь соткать ему шелковый ковер».
—
«Не тужи, царевич! Ложись-ка спать-почивать;
утро вечера мудренее!»
Уложила его
спать, а сама сбросила лягушечью кожу
— и обернулась душой-девицей, Василисою
Премудрою, вышла на красное крыльцо
и
закричала громким голосом:
«Мамки-няньки!
Собирайтесь, снаряжайтесь шелковый
ковёр ткать — чтоб таков был, на каком
я сиживала у родного моего батюшки!»
Как
сказано, так и сделано. Наутро проснулся
Иван-царевич, у квакуши ковер давно
готов — и такой чудный, что ни вздумать,
ни взгадать, разве в сказке сказать.
Изукрашен ковер златом-серебром, хитрыми
узорами. Благодарствовал царь на там
ковре Ивану-царевичу и тут же отдал
новый приказ, чтобы все три царевича
явились к нему на смотр вместе с женами.
Опять воротился Иван-царевич невесел,
ниже плеч буйну голову повесил. «Кваква,
Иван-царевич! Почто кручинишься? Али от
отца услыхал слово неприветливое?» —
«Как мне не кручиниться? Государь мой
батюшка велел, чтобы я с тобой на смотр
приходил; как я тебя в люди покажу!» —
«Не тужи, царевич! Ступай один к царю в
гости, а я вслед за тобой буду, как
услышишь стук да гром — скажи: это моя
лягушонка в коробчонке едет».
Вот
старшие братья явились на смотр с своими
женами, разодетыми, разубранными; стоят
да с Ивана-царевича смеются:
«Что ж
ты, брат, без жены пришёл? Хоть бы в
платочке принёс! И где ты этакую красавицу
выискал? Чай, все болота исходил?»
Вдруг
поднялся великий стук да гром — весь
дворец затрясся; гости крепко напугались,
повскакивали с мест своих и не знают,
что им делать; а Иван-царевич и говорит:
«Не
бойтесь, господа! Это моя лягушонка в
коробчонке приехала».
Подлетела к
царскому крыльцу золочёная коляска, в
шесть лошадей запряжена, и вышла оттуда
Василиса Премудрая — такая красавица,
что ни вздумать, ни взгадать, только в
сказке сказать! Взяла Ивана-царевича
за руку и повела за столы дубовые, за
скатерти бранные. Стали гости есть-пить,
веселиться; Василиса Премудрая испила
из стакана да последки себе за левый
рукав вылила; закусила лебедем да
косточки за правый рукав спрятала. Жены
старших царевичей увидали ее хитрости,
давай и себе то ж делать. После, как пошла
Василиса Премудрая танцевать с
Иваном-царевичем, махнула левой рукой
— сделалось озеро, махнула правой — и
поплыли по воде белые лебеди; царь и
гости диву дались. А старшие невестки
пошли танцевать, махнули левыми руками
— гостей забрызгали, махнули правыми
— кость царю прямо в глаз попала! Царь
рассердился и прогнал их с позором.
Тем
временем Иван-царевич улучил минуточку,
побежал домой, нашёл лягушечью кожу и
спалил ее на большом огне. Приезжает
Василиса Премудрая, хватилась — нет
лягушечьей кожи, приуныла, запечалилась
и
говорит царевичу:
«Ох, Иван-царевич!
Что же ты наделал? Если б немножко ты
подождал, я бы вечно была твоею; а теперь
прощай! Ищи меня за тридевять земель в
тридесятом царстве — у Кощея
Бессмертного».
Обернулась белой
лебедью и улетела в окно. Иван-царевич
горько заплакал, помолился богу на все
на четыре стороны и пошел куда глаза
глядят. Шел он близко ли, далеко ли, долго
ли, коротко ли — попадается ему навстречу
старый старичок.
«Здравствуй, —
говорит, — добрый молодец! Чего ищешь,
куда путь держишь?»
Царевич рассказал
ему своё несчастье.
«Эх, Иван-царевич!
Зачем ты лягушью кожу спалил? Не ты её
надел, не тебе и снимать было! Василиса
Премудрая хитрей, мудрёней своего отца
уродилась; он за то осерчал на неё и
велел ей три года квакушею быть. Вот
тебе клубок; куда он покатится — ступай
за ним смело».
Иван-царевич
поблагодарствовал старику и пошёл за
клубочком. Идёт чистым полем, попадается
ему медведь.
«Дай, — говорит, — убью
зверя!»
А медведь провещал ему:
«Не
бей меня, Иван-царевич! Когда-нибудь
пригожусь тебе».
Идёт он дальше, глядь,
а над ним летит селезень; царевич
прицелился из ружья, хотел было застрелить
птицу, как вдруг провещала она
человечьим
голосом:
«Не бей меня,
Иван-царевич! Я тебе сама пригожусь».
Он
пожалел и пошёл дальше. Бежит косой
заяц; царевич опять за ружье, стал
целиться, а заяц провещал ему
человечьим
голосом:
«Не бей меня,
Иван-царевич! Я тебе сам пригожусь».
Иван-царевич
пожалел и пошёл дальше — к синему морю,
видит — на песке лежит издыхает
щука-рыба.
«Ах, Иван-царевич, — провещала
щука, — сжалься надо мною, пусти меня в
море».
Он бросил ее в море и пошёл
берегом. Долго ли, коротко ли — прикатился
клубочек к избушке; стоит избушка на
куриных лапках, кругом повёртывается.
Говорит
Иван-царевич:
«Избушка, избушка! Стань
по-старому, как мать поставила, — ко мне
передом, а к морю задом».
Избушка
повернулась к морю задом, к нему передом.
Царевич взошёл в неё и видит: на печи,
на девятом кирпичи, лежит баба-яга
костяная нога, нос в потолок врос, сопли
через порог висят, титьки на крюку
замотаны, сама зубы точит.
«Гой еси,
добрый молодец! Зачем ко мне пожаловал?»
— спрашивает баба-яга Ивана-царевича.
«Ах
ты, старая хрычовка! Ты бы прежде меня,
доброго молодца, накормила-напоила, в
бане выпарила, да тогда б и
спрашивала».
Баба-яга накормила его,
напоила, в бане выпарила; а царевич
рассказал ей, что ищет свою жену Василису
Премудрую.
«А, знаю! — сказала баба-яга.
— Она теперь у Кощея Бессмертного;
трудно ее достать, нелегко с Кощеем
сладить: смерть его на конце иглы, та
игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в
зайце, тот заяц в сундуке, а сундук стоит
на высоком дубу, и то дерево Кощей как
свой глаз бережёт».
Указала яга, в
каком месте растет этот дуб. Иван-царевич
пришел туда и не знает, что ему делать,
как сундук достать? Вдруг откуда не
взялся — прибежал медведь и выворотил
дерево с корнем; сундук упал и разбился
вдребезги, выбежал из сундука заяц и во
всю прыть наутек пустился: глядь — а за
ним уж другой заяц гонится, нагнал,
ухватил и в клочки разорвал. Вылетела
из зайца утка и поднялась высоко-высоко;
летит, а за ней селезень бросился, как
ударит её — утка тотчас яйцо выронила,
и упало то яйцо в море. Иван-царевич,
видя беду неминучую, залился слезами;
вдруг подплывает к берегу щука и держит
в зубах яйцо; он взял то яйцо, разбил,
достал иглу и отломил кончик: сколько
ни бился Кощей, сколько ни метался во
все стороны, а пришлось ему помереть!
Иван-царевич пошел в дом Кощея, взял
Василису Премудрую и воротился домой.
После того они жили вместе и долго и
счастливо.
